О блокаде – от первого лица . Людмила Гончаренко

Я коренная ленинградка в четвёртом поколении. Мои деды, прадеды – все оттуда… У родителей я была единственным ребёнком. Мама с отцом – киношники. Работали на кинокопировальной фабрике, делавшей копии с картин, снятых на «Ленфильме». Когда началась война, мне было 5 лет и 7 месяцев. В блокаду в городе и садики функционировали, и предприятия работали, кирпичи делали на кирпичном заводе, танки собирали. Город умирал, но жил…



Мой детский садик был на выборгской стороне, и, когда немцы приблизились к Ленинграду, мама поехала и забрала меня домой. Это было в июле. Мы подошли к дороге, ехала полуторка, уже забитая женщинами с огромными тюками, мешками. Мама остановила её. Она была молодая, красивая, и шофёр, я это хорошо помню, выкинул мешок у какой-то бабки и приказал поса- дить в машину нас с мамой. А бабка поехала без мешка… А 8-го сентября началась блокада…



Отец, хоть у него и была бронь, записался в народное ополчение. Он ушёл 31-го июля. Помню, как мы его провожали на станции Песочная. До сих пор не могу найти место, где папа пропал без вести. После войны его имя было занесено в Книгу памяти в Ленинграде, том 12. От него пришла одна единственная открыточка, где он писал, что их перебрасывают. Больше вестей ни от него, ни о нём мы не получали. До конца школы я получала пенсию, как дочь погибшего на войне… А мама дожила до Победы. Работала, состояла в войсках ПВО, занималась эвакуацией детей из осаждённого города, но меня в эвакуацию не отправляла. Умерла она только на 89 году жизни в 2000-м. Так и прожила всю жизнь в Ленинграде.



21 ноября 1941 года, в мой день рождения, в городе уменьшили дозу хлеба до 125 граммов. А год спустя, тоже в мой день рождения, к нам в детский садик пришли моряки с эсминца «Грозящий», чудом пришвартовавшегося у берегов Невы. Моряки угощали нас, детей, сухарями – это было настоящее лакомство – и подарили мне три поздравительные открытки. Храню их по сей день.



По-человечески хоронить умерших от голода у людей просто не было сил. Часто трупы бросали в воду. В Неве было огромное количество корюшки – длинная, худая рыбёшка, до сих пор моя любимая. Так вот в 44-м рыбка эта была толстая и огромная, как осетрина! Потому что питалась трупами, которых в Неве в блокаду оказалось огромное количество…



Сын соседки по коммунальной квартире очень селёдочку просил… Ему было 14 лет, и он умирал от голода. До сих пор его слабый голос в памяти… У нас были Петровские дома, там квартиры огромные и длинные коридоры. И в конце кладовка. Мама его, тётя Наташа, не выдержала, что он всё время плачет, и положила его в кладовку. И он лежал на кровати с металлическими шариками на спинках, худой, как скелет, и просил селёдочки… Так там и умер… А муж тёти Наташи, дядя Миша, воевал на Ленинградском фронте и, когда в 43-м прорвали блокаду, приехал на побывку, привёз бидончик молока. И тётя Наташа с младшим трёхлетним сыном выпили этот бидон за раз. И тут же умерли. Прямо на глазах дяди Миши. Вот такая судьба… Многие ленинградцы, пережившие блокаду, умирали от заворота кишок, который случался, когда они начинали есть.



Мужики голод переносили тяжелее, чем женщины, многие от него даже с ума сходили. По соседству с нами жил мужчина, который съел двух своих детей. Не умерших, живых ещё! И меня чуть не съел! Однажды он побежал за мной по лестнице, когда я поднималась домой. Я успела добежать до двери и ему не досталась. О людоедстве в блокадном Ленинграде никогда раньше не говорили. Чтобы не пачкать картинку. Но оно было! И много! И о коллаборационистах почти не говорили. У нас напротив дома был завод «Радист», и я хорошо помню, как он горел. Оказалось, были такие люди, кто из ракетниц подавал сигналы немцам, в какую точку надо направлять снаряды и бомбы.



Все люди разные, и все по-разному переживали войну. Те, кто какое-то отношение к продовольствию имел, от голода не умирали. Помню, к маме пришли две женщины. Она распахнула перед ними шкаф, и они выбирали: шёлковое платье, лакированные туфли… В обмен маме дали маленькую баночку с олифой (тёмный пузырёк из-под неё долго у нас ещё потом стоял). Девушка-журналистка, которой я однажды рассказала эту историю, написала потом в замет- ке «масло оливковое» – не понимала, что это не одно и то же. Олифа – жидкость несъедобная, то, чем стены перед покраской мажут. Но в то время это была еда! Деликатес! С картофельными очистками – ммм – замечательно! Я дружила с девочкой, у которой вся квартира завалена была вещами: вазы, мебель антикварная, шубы, потому что её мама так вот промышляла. И они блокаду пережили нормально. Зима жуткая была. Мороз 40 с лишним градусов. Дома холодные, без отопления. Канализация не работала. Помои, мочу выливали прямо из окон. Всё это замерзало, потом оттаивало. Это, конечно, очень страшно.



Я дистрофией болела. Когда блокаду прорвали, меня положили в госпиталь, и я лежала там очень долго. В школу пошла только в 44 году, в 9 лет, в своём классе была самой старшей.

ДОСЬЕ

ЛЮДМИЛА ГОНЧАРЕНКО
(в девичестве Жарова), 1935 г.р. Ленинградка, выпускница ЛЭТИ. Во Фрязине живёт с 1960 года. Работала инженером на «Истоке», потом – на «Платане», откуда в 52 года ушла по болезни.
Несмотря на инвалидность, долгие годы вела активную общественную работу с социально незащищёнными слоями населения, является основателем городского Общества инвалидов, Ассоциации семей инвалидов детства. Вместе с мужем вырастили двух детей, помогают им в воспитании внуков и правнуков. И дети, и внуки – выпускники МГУ (мехмат, физмат).

Ольга Лабецкая

Источник: http://infryazino.ru/specproekty/pobeda-v-licah/22095_o-blokade-ot-pervogo-lica-lyudmila-goncharenko